Личный лекарь Грозного. Прыжок в прошлое - Страница 45

— Давай, идем, нечего глазеть по сторонам, еще насмотришься.

И они пошли по коридору, в стенах которого было несколько дверей с надписями незнакомыми буквами. Но внимательный глаз Никиты быстро выделил привычные очертания, и когда они подходили к концу коридора первое слово — аудитория, было уже им прочитано. В коридоре стоял странный запах, не то, чтобы неприятный, но чем-то он ему не нравился. Каменный пол коридора блестел чистотой, на полу не было ни соринки.

Пройдя этот длинный коридор, они уперлись в старую дубовую дверь, когда Георгий ее открыл, Никита увидел низкие сводчатые потолки палат монастыря. В палату выходило несколько дверей, Георгий открыл первую и они зашли в небольшую монашескую келью, в которой только-только хватало места для трех топчанов, большого стола, табуретов, и трех каких-то деревянных ящиков. На стене висела длинная вешалка с деревянными сучками для одежды. Здесь, в отличие от коридора, было довольно холодно.

— Ну, вот, — сказал он, — тут будешь жить. Я поселил тебя сюда потому, что здесь живут два ученика тоже сыновья дьяков, так, что вам будет, о чем поговорить. Вот этот ларь, — он показал на деревянный ящик, — называется тумбочка, в нем будешь держать свои вещи и письменные принадлежности.

Никита с интересом разглядывал келью, в которой ему придется жить целых два года. Он не допускал даже мысли, что его с позором выставят отсюда за тупость.

— Ночами буду сидеть, с лучиной, но одолею все науки, — решил он для себя. Неожиданно, его внимание привлек бронзовый светильник, стоявший на столе. Он сразу понял назначение этого странного предмета, потому, что из него немного торчал обгоревший фитиль. Он взял в руки светильник и понял, что внутри есть какая-то жидкость, от фитиля пахло странным запахом, которого он не знал.

Георгий, наблюдавший за ним, спросил:

— Ты, что не видел никогда лампы керосиновой?

— Так вот это что, — понял Никита.

— Нет, — ответил он учителю, — я только слыхал как отец говорил, что в лавках, которые боярину Щепотневу принадлежат, такие начали продавать, но нам не по деньгам, — добавил он серьезно, — а здесь, неужто у нас в келье такая лампа будет гореть?

— Конечно, — кивнул Георгий, — ты, что думаешь, учиться только при дневном свете будешь. Вот уж нет, придется и при лампе сидеть. А к лампе еще стекло полагается, но пока, вам его не дали, вначале научитесь с ним обращаться, а то мигом все поломаете. Сейчас темнеет уже в три часа пополудни, вот занятия окончатся, пойдете по кельям делами своими неотложными займетесь, у кого что, потом, как все на молитву, трапеза вечерняя, а потом учить будете, что днем вам рассказывали. В воскресный же день вам монахи скучать не дадут, вместе с ними будете службу стоять. Архимандрит Кирилл, особо внимание свое обращает на усердие ваше в молитве.

Учитель, — робко обратился Никита к лекарю, — батюшка, меня на долгие службы не брал никогда, млею я там, долго стоять не могу.

Георгий привычно почесал вихры на затылке, — Н-да, это вопрос, ну да ладно, Сергий Аникитович, что-нибудь придумает, может, скамеечку для увечного архимандрит разрешит поставить. Ну, ладно, давай устраивайся, вот твой топчан, на нем спать будешь. Завтра получишь одежу для учебы, в том, в чем ты пришел, здесь ходить нельзя. Твои соседи придут вскоре, может, ты их знаешь, Мишка Протвин здесь обитает и Семен Крупин, — с этими словами Георгий вышел и аккуратно закрыл за собой дверь. А Никита, как будто из него выпустили воздух, хлопнулся на топчан.

— Ну, вот почему так не везет, почему его злейший на улице враг — Семка Рыжий тоже оказался здесь, да еще в одной с ним келье?

Посетовав некоторое время на судьбу, он все же решил разложить свои вещи. Теплый мятель и новый кафтан он повесил на вешалку, где уже висела одежда его соседей по келье. Затем убрал в тумбочку свои вещи. То ли от работы, то ли от переживаний ужасно захотелось поесть и он, усевшись за стол, расстелил на нем тряпицу, в которой были завернуты пироги, и начал их поглощать, выбирая рыбники. Когда он уже доедал последний рыбник, в келью вошли оба его соседа. Они оживленно переговаривались, держа подмышками какие-то странные предметы. Увидев Никиту, оба остановились, а Семен, радостно завопил, замахал руками, чуть не уронив свою ношу:

— Кого я вижу! Хромой Никитка будет тебе битка!

Но тут же скривился и уже осторожно доковылял до топчана и медленно уселся на него.

Его спутник высокий здоровенный парень, гулким басом сказал:

— Семка, как тебе не совестно, побойся бога, ты вчерашнего дня столько розог получил, всю спину конюх исполосовал, а тебе все неймется. Ты хоть помнишь, что про драки и обзывки Сергей Аникитович говорил.

— Да помню я все, — отмахнулся Семен и, повернувшись к Никите, произнес:

— Никита, Христа ради прости меня, грешного, я тут за седмицу уже второй раз на розги попадаю, и все из-за языка своего. Вот и сейчас не удержался. Очень ты уж ловко последний раз мне кулаком под глаз заехал, потом дома братовья проходу не давали, все просили:

— похвастай Семка, как хромой тебе глаз подбил.

Мищка захохотал, — так, что Никита, ты действительно ему глаз подбил?

— Да было дело, — нехотя ответил тот, может, не будем про драки боле говорить, лучше объясните, что за штуки у вас в руках?

Пока Семен с вздохами устраивался на топчане, Мишка положил на стол грубую кожаную папку и вытащил из нее две тонкие книжицы.

— Это называется папка для книжиц. И для тетрадей наших, в которые мы будем записывать, все, что нам будут говорить.